Людмила Евгеньевна 33 года служит Мельпомене. А в мае этого года актриса отметила еще одну значимую дату – 55-летие. В ее актерском багаже десятки разноплановых ролей. Это и Анна Андреевна в «Ревизоре», и корова Зорька в «Очень простой истории», и Анни в «Леди на день», и еще много других. В последнее время в краевом театре драмы она — одна из самых востребованных артисток. И три года подряд получает губернаторскую премию за «Лучшую женскую роль».
– Людмила Евгеньевна, почему вы решили стать актрисой?
– По зову души. Еще в школе любила выступать на сцене, читала стихи, ходила в драмкружок, занималась вокалом и немножко танцами. По сути своей я трусиха, но читая стихи, приобретала защиту. Выступая – реализовывалась эмоционально, а житейской смелости не хватало.
Я родом из небольшого приморского городка Спасска-Дальнего. У нас была девушка, старше меня на три года, она поступила на актерский. И я подумала, если у нее получилось, чем я хуже. После 11 класса поехала во Владивосток поступать в институт искусств. После всех экзаменов меня и еще нескольких ребят взяли с испытательным сроком. К концу учебы я ощутила некую уверенность, стала понимать, что это за ремесло. Ведь в любой профессии, когда мы в нее идем, не до конца понимаем, что из нас получится. Что-то зовет, а как оно потом будет…
– Вы говорите, что стихи помогали преодолеть страхи. А у вас есть произведение-спутник, которое ведет вас по жизни?
– Тогда это была любовная лирика и лермонтовские «Мцыри». Мы вели дневники, выписывали понравившиеся стихи цитаты. Практически как у всех, но кого-то это цепляет так глубоко, что ты в этом видишь большее, а кто-то пробегает дальше. В юности я очень много читала, чуть ли не с фонариком под одеялом. А сейчас жизнь такая быстрая, не успеваешь вкусить прелесть момента. Наверное, действительно, раскрутилась наша планета.
– Вы в такой спешке успеваете проанализировать свои роли?
– Я не анализирую, а пропускаю все через чувства.
– Живете сердцем?
– Наверное. Когда работаешь, конечно все это оцениваешь. Но нет такого, чтобы я села и задумалась, а как это было…
– А есть какая-то роль в вашем багаже, которую со временем вы бы хотели сыграть иначе?
– Конечно. Например, Филумена Мартурано. Я была еще моложе и может, тогда мастерства не хватало. Но все приходит со временем. А может так и должно быть, мы же играем роль, так как ее понимаем.
– С другой стороны у актера есть прекрасная возможность, прожить не только свою жизнь но, и десятки, сотни других.
– Да, конечно. Но раньше я слишком критично к себе относилась, а последние годы стала обращать меньше внимания на внешние раздражители. Например, есть женщины ничего из себя не представляющие, но в себе уверены, и это все ощущают. А другие бесспорно хороши: и фигурой, и лицом, и в общении, а в себе не уверены. Это проблема многих красивых женщин. Может красота это компенсация за неуверенность…
Помню раньше, после премьеры слышишь от коллег: «Ты такая красивая была». А как на сцене, как роль? Это не всегда услышишь. И начинаешь задумываться: «Почему так?», Пытаешься доказать, что на сцене можешь быть не только романтичной прелестницей, но еще и разной. Чтобы люди после спектакля отмечали не только красоту, а еще и твою игру, талант.
– Вы не любите останавливаться на достигнутом?
– Смотря что вы имеете ввиду. Если развиваться, то это обязательно. А если идти напролом и пытаться урвать свой кусок, то это не ко мне. Переступая через других, не замечаешь как теряешь не только друзей, но и предаешь себя. В итоге и роль тебе эта уже не в радость, да и успех сомнителен. У нас, к счастью, труппа в этом смысле спокойная. Есть, конечно, небольшие вибрации, но так, чтоб совсем не заскучали (смеется). По большому счету мы все друг друга тепло любим. Можно сказать, учимся прощать.
– Потому вы столько лет служите в театре драмы, или просто предпочитаете стабильность?
– Так получилось. Значит это место, где я смогла вырасти и окрепнуть. Когда я после института приехала в театр, здесь было много приезжих режиссеров. И они мне говорили: что ты здесь делаешь, у тебя такие данные, надо ехать в Москву. Но я воспринимала эту возможность, как нечто далекое, да и смелости не хватало. А потом появилась семья, дом, выработалась привычка. Наверное, я и не мечтала о большем. Мне кажется, что я могла потеряться в столице и от этого стать несчастной, ведь на тот момент во мне не было должной силы.
– Семья участвует в вашей творческой жизни?
– Смотрят, радуются, гордятся, а как-то специально, конечно же – нет. Их участие, это больше забота и поддержка дома. Сейчас мы с мужем остались вдвоем: дети выросли. Сын рядом, а дочь живет далеко, в Москве, но когда приезжает, то старается сходить на постановки с моим участием.
– Режиссеру с вами легко договориться или вы отстаиваете свою позицию?
– По сути мы должны выполнять то, что требует режиссер. Но наша профессия, это сотворчество. Работа складывается из многих нюансов. И умение договориться, одно из них. Свою позицию лучше доказывать делом.
– А часто ли случаются казусы на сцене?
– Однажды в «Леди на день» нам с Виктором Асецким пришлось ногами раскручивать круг сцены. Или в «Боинг-Боинг», открываю банку с огурчиками, и, видимо, было много уксуса, – а я аллергик – и понимаю, что мне горло перехватывает от запаха. Продолжаю играть, а у самой глаз бешенный…
– Так это же быстрее лекарство выпить!
– Где? Это все на сцене происходит! Быстро успокаиваешься и все. Сцена лечит. Это все артисты говорят. Можно пораниться и не ощущать боли, потому что ты в это время занят процессом. В такой момент не замечаешь посторонних вещей. При этом, нужно все учесть: текст – партнер. Самое главное, дружить с головой на цене (смеется). И понимать, что от тебя все зависят, и ты от всех.
– Если вы быстро погружаетесь в роль, как быстро вы из нее выходите?
– Здесь уже ремесло. Как мой сын говорит: профессионально расшатанная нервная система. Ты смеешься, тут же плачешь. Все эмоции можно выстроить по шкале «минус – плюс» Артисты расшатывают свою систему и чем шире эта шкала, тем больше можно охватить характеров. И чем больше артист эмоциональных моментов прожил, тем богаче его багаж.
– Вы сентиментальный человек?
– В общем-то, да. Но сейчас какая-то усталость навалилась. Раньше, помню, посмотришь какой-то интересный фильм или мелодию соответствующую послушаешь, поплачешь, и внутри наступает некий катарсис. А чем глубже человек загружен эмоционально, тем тяжелее – я обратила внимание – испытать облегчение.
– Когда-нибудь вы думали о том, если бы вы стали кем-то другим, то кем?
– В принципе, наверное, хоть кем, я многое умею. Но я себя не видела и не вижу никем другим. Потому что только будучи актрисой, могу эмоционально себя проявить. Монотонность, однообразие – не по мне. Не представляю, как можно сидеть над документами. Меня бы это разъело изнутри. Думаю, если бы у меня не было возможности через сцену стать самой собой, наверное, не была бы интересной. Моя профессия мне дала раскрыться как личности.
– Вы не перегорели еще?
– Нет. Такая особенность работы. Конечно, когда очень много накапливается, появляется ощущение, что ты выхолащиваешься, и тогда нужен отдых.
– И как вы отдыхаете?
– Я интроверт, мне нужно сначала «поничегонеделать», поваляться, почитать, с дочерью поговорить по телефону. Такой спокойный размеренный отдых без общения с людьми. У нас репетиции до девяти вечера бывают, а если спектакли то и позже. И пока домой приедешь, позвонишь ребенку, начинаешь общаться и понимаешь, что нет эмоциональных сил. Бывает, хочется уединения. Просто дотронуться до дерева, постоять птичку послушать (смеется).
– Вы верите в бога?
– Да. Вера дает мне силу. Бывает, суетишься, пытаешься решить проблему и в этот момент лучше остановиться и сказать: «будь уже, так как должно. Ну что ты можешь изменить, как повлиять?» Нужно успокоиться и приложить все усилия, чтобы все сложилось. И это мне помогает принимать правильное решение.
– Дай Бог, чтобы вас ваша звезда вела, и вы чаще оставались довольный собой, а зрители вами!